противоречит тем весьма ясным приказам, которые дал нам Его Величество… Молодому человеку в ваши годы и в вашем положении это место решительно не подходит.
Принц чуть повернул голову и опять посмотрел на де Ла Ну как на часть пейзажа — отдаленную и чуть теряющуюся в тумане, но узнаваемую и, возможно, даже вызывающую некое приятство… связанными с ней воспоминаниями, например.
— Мне трудно представить себе более привлекательную должность для молодого человека в мои годы и моем положении. Если у вас нет иных возражений.
Что возражений — кроме государственной измены — здесь быть не может, было понятно само собой. Зато непонятно было все остальное. И непонятней всего, если подумать, эта сдержанность, медленная правильная речь, привычка охватывать взглядом улицу, комнату, собеседника. Де Ла Ну потом не мог сказать, что его толкнуло, видимо, все сразу.
— Простите, Ваша Светлость, могу ли я спросить, сколько вам лет?
— Двенадцать, — немедля отозвался принц. И добавил: — И девяносто два дня.
Здесь полковнику надлежало бы вскочить, раскинуть руки и воскликнуть: «Нет! Никогда! Решительно невозможно!» — после чего возвратить принца если не мамкам и нянькам, то хотя бы дядюшке — не королю, а единственному уцелевшему прямому родичу, епископу Дьеппскому, и прочим наставникам. Де Ла Ну только вздохнул и кивнул. Он предполагал, что наставники и прочие посланные если не дядюшкой-королем, то дядюшкой-епископом верные слуги появятся сами и довольно скоро. А до тех пор пусть мальчик поиграет в офицера. Ничему навредить он просто не успеет, а за ним присмотрят…
И если Господь послал вам пустыню, оглянитесь, скорее всего, он послал вам и манну. А если не послал, то, может быть, вам и не нужно здесь находиться.
— С завтрашнего дня, — кивнул де Ла Ну. — Сегодня вы еще Ваша Светлость и мой гость. И кстати, относительно завтрашнего дня, вернее, послезавтрашнего, потому что завтра воскресенье, а день воскресный здесь чтят как положено, у нас тут такая оказия…
Он рассказывал пока еще гостю про лошадь, земледельцев, землевладельцев, дверь денника, амбиции и судебные полномочия — принцу так или иначе полезно это знать — и думал, что решение, которое объявит особа священной крови, никто не рискнет оспаривать. Возможно, даже не захочет. И уж точно не увидит в нем урона для своей чести. Ибо участие принца — настолько высокая честь, что перекрывает все остальное с лихвой.
Лезть к принцу — пока еще высокому гостю — с наставлениями о том, что нужно сказать, не подобало. Де Ла Ну и не лез. Само по себе милостивое согласие принца рассудить дело — слухи об этом были запущены своевременно, сразу после обеда, — уже определяло, что несчастные тяжущиеся обязаны согласиться на любой вердикт. Даже если тем вердиктом им будет велено поголовно утопиться в ближайшем поливном пруду — что, по мнению уставшего от тяжбы и ее участников де Ла Ну было бы идеальным решением.
— В таком случае… — кажется Его Светлость был чем-то недоволен, — не лучше ли мне пробыть вашим гостем до понедельника, а точнее, до оглашения вердикта?
Конечно, лучше. А молодой принц не безнадежен и через несколько лет, может быть…
— Вы правы, конечно же, а я поторопился.
Вот все и складывается. Огласит решение, потом несколько дней поскучает, а там и опекуны подтянутся. Не могли же в столице надолго потерять принца крови, вдобавок, путешествовавшего открыто.
Своевременно запущенные слухи сработали. На деревенскую площадь перед красно-белой кирпичной церковью сбежались все, кто мог ходить. Стариков и младенцев притащили заботливые домочадцы. Съехались все обитатели отдаленных хуторов, которым успели сообщить о явлении взаправдашнего принца. Явились и соседи де Эренбурга, землевладельцы. Такой популярностью пыльная площадь деревни Пти-Марше не пользовалась никогда, даже в пасхальное воскресенье. Даже праздничные ярмарки не собирали столько окрестных жителей. И то верно — Пасха или ярмарка бывают каждый год (а ярмарки и чаще), а принца во плоти увидеть большинству и во всю земную жизнь вряд ли посчастливится.
Принц отнесся к делу, кажется, серьезней, чем следовало — странно, ведь заседать в суде ему наверняка случалось — и с пышностью его одежд не смог бы поспорить даже убор Божьей Матери Реймсской, прости Господи несчастных идолопоклонников, а суровость лица пристала бы Архангелу Михаилу, изгоняющему дьявола с небес. Муторное дело он выслушал с вниманием, опять же, несколько излишним, де Ла Ну казалось, что принц впитывает подробности всем существом, сосредоточившись только на этом… ну а стороны, по всей видимости, прокляли тот час, когда не пошли на мировую сразу, потому что когда племянник короля шаг за шагом вытаскивает из них порядок содержания лошадей, подробности местных брачных обычаев, семейные обстоятельства и черты распорядка дня, и все это голосом, не оставляющим сомнений, что повинны вы в прегрешениях тяжких и тягчайших, то мысль о бренности всего сущего и вреде раздоров приходит в голову сама и в кратчайший срок вытесняет все остальное.
Барабанный бой был почти излишним. Когда Его Высочество встал, площадь вздернуло на ноги как на ниточках.
— Рассмотрев предложенное мне дело, нахожу, что Нигеллус де Каве, называемый также Нихелем, проявил некоторую небрежность, ибо забыл, что является не владельцем земель, а вторичным пользователем и, соответственно, при прочих равных, обязан допускать владельца или его представителей ко всем участкам и помещениям, кроме жилых, и следить за тем, чтобы им не было вреда.
Де Эренбург выдохнул.
— Я также нахожу, что Отье Ришар де Эренбург, владелец, проявил некоторую небрежность, не научив своих домочадцев правильному порядку поведения в жилищах нижестоящих. Однако небрежность эта не того рода, вида и свойства, чтобы полностью уравновесить первую.
В обычных случаях, закон предписывает предать непосредственного убийцу, сиречь скота, смерти — буде он признан виновным на отдельном процесе. Однако, здесь требования закона встречаются с требованиями иного закона, запрещаюшими при каких бы то ни было обстоятельствах лишать ремесленника орудий его труда.
Меру и степень казуистики оценить мог, кажется, только де Ла Ну. Площадь впитывала слова как мука впитывает масло, кто-то хлопал себя по лбу, кто-то шипел «вот вам!», де Эренбурги раздраженно переглядывались, а хозяин Мальчика, кажется, ничуть не возражал, что его определили в ремесленное сословие.
— Поэтому Нигеллус де Каве, благородный житель округа, да выплатит штраф, размером в половину стоимости коня, каковую стоимость надлежит определить компетентным лицам округи, а разделить штраф следующим образом: треть отцу убитого, за ущерб его имени, треть — общине за нарушение порядка, треть церкви — в покаяние за невольно причиненную смерть. Кроме того, — принц возвысил голос, — надлежит ему
